Американский флаг
Ранним утром мы выдвинулись на операцию в поселок Джехтарлан, что в 120 км от нашей базы. По агентурным сведениям в этот нейтральный кишлак стали захаживать талибы и вербовать мужчин в свои ряды. Прямых улик у нас не было, поэтому цель операции состояла в том, чтобы зайти в поселок и раздать жителям подарки, побеседовать со старейшиной и выяснить на самом ли деле сюда приходят талибы. Стратегия альянса по отношению к местным жителям выражалась просто: «Завоевывай сердца, завоевывай умы». Правда, сержант Филдс говорил, что для того, чтобы выиграть войну нужно не завоевывать сердца, а вырезать, но мы уже привыкли к его чрезмерно милитаризованной философии. Итак, мы загрузились в наши бронированные «хамви», прихватив коробки с подарками, и двинулись в путь. Детям мы обычно раздавали сладости, шариковые ручки, блокноты, а взрослым одежду или как сегодня томики «Корана». Я приберег один для себя, будет хорошей памятью о службе.
Наш путь лежал по извилистой, пыльной дороге, петляющей между холмами, покрытыми скудной растительностью. Солнце палило нещадно и, трясясь в наших бронированных машинах, мы мечтали о том, как бы поскорее добраться до места и размять ноги. Где-то на середине пути из рощи по правую сторону дороги по нам открыли огонь из легкого стрелкового оружия. Огонь был не интенсивный, поэтому мы не стали ввязываться в бой, а только ускорились, чтобы поскорее выйти из сектора обстрела и продолжить путь. Радист сообщил артиллерии координаты стрелка и вскоре мы услышали звуки разрывов у себя за спиной. Остаток пути мы преодолели без происшествий.
Поселок Джехтарлан находится у подножья горной гряды, часть его домов стоит на склоне. «Хамви» тормознули у въезда, мы выгрузились и, разбившись по три человека, вошли в кишлак. Сразу стало ясно, что мы опоздали, так как над домом старейшины развивался флаг Талибана. Сержант Филдс подозвал меня и сказал:
- Рядовой Джексон, я хочу, чтобы ты как можно скорее понял куда попал, поэтому держись со мной рядом.
- Да, сэр!
Мы двинулись к центру поселка по параллельным улицам. При виде нас, жители хватали детей и испуганно разбегались по домам, и это было не привычно, потому что, как правило, нас встречали более приветливо. Сержант отрывисто дал команду окружить поселок, чтобы не дать никому возможности выйти или войти в него. Мы подходили к центру кишлака, к дому, над которым реял талибский флаг. Навстречу нам уже вышел старейшина и двое его сыновей. Он был взрослым мужчиной, почти стариком, хотя я так и не научился правильно определять возраст афганцев. Его звали Аслам, он шел нам на встречу, разведя руками и что-то быстро говорил по-афгански, как мне показалось, оправдывался, наверное, из-за флага. На лице его блуждала рассеянная улыбка, он поравнялся с нами и хотел сказать что-то еще, но Филдс с ходу, коротко замахнувшись, ударил его прикладом в лицо. Старик запрокинул голову и рухнул на землю как подкошенный. Его сыновья дернулись было к нам на встречу, и я заметил, как налились гневом их глаза, но братья Рейнальдсы шагнули к ним и оттолкнули подальше. Другие бойцы заняли круговую оборону на площади на случай эскалации недовольства. Филдс присел на корточки возле лежащего в пыли старика и подозвал нашего переводчика. Аслам лежал, сжавшись в комок и мелко трясся от страха, из его разбитого носа струей била кровь, растекаясь темным пятном по рукаву его серого халата. Филдс тихим, ровным голосом сказал:
- Аслам, ты вшивая овца, как ты посмел пустить сюда бандитов?
Переводчик затараторил, а сержант крикнул Старки:
- Рядовой Старки! Сними эту тряпку и повесь наш флаг! – потом вновь повернулся к лежащему старику и продолжил:
- Мы вешаем наш флаг и моли своего обезьяньего бога, чтобы он всегда оставался на своем месте. Даже если твой поселок сгорит дотла, ты должен будешь охранять этот флаг, сидя на углях и следить, чтобы он не запачкался.
Переводчик продолжал говорить, а старик мелко кивал головой. Под ним уже расползлась порядочная лужа крови, и я непроизвольно пощупал рукой кончик своего носа. Филдс распрямился, посмотрел на Аслама, потом подозвал одного из бойцов, взял у него новенький, свежеотпечатанный томик «Корана» и аккуратно положил на землю возле лежащего человека.
- Зачистить дома! – крикнул он, повернувшись к нам. – Проверить каждый угол, каждый подвал! Сдается мне, в этой дыре много крыс.
Мы приступили к своей работе, обходя дом за домом. Жители смотрели на нас с животным ужасом, наверное, в нашем обмундировании, со всеми этими стволами мы казались им пришельцами из другой галактики. Кто-то из ребят протянул афганцам подарки, но те не притронулись и мы сложили все в кучу на площади, возле колодца. На зачистку у нас ушло четыре часа, мы не нашли ничего подозрительного, но были изрядно вымотаны. Теперь все мои мысли были о том, как бы поскорее добраться до базы, залезть под душ и глотнуть ледяной колы. Над поселком гордо реял американский флаг, а на том месте, где лежал Аслам, осталась уже почти высохшая, присыпанная песком лужа крови.
Перед нашей погрузкой в машины ко мне неожиданно подошел сержант Филдс:
- Рядовой Джексон, я вижу по твоим глазам, что ты немного удивлен такому повороту событий.
Я молчал, не зная, что сказать и, не понимая, к чему он клонит, но тон его был спокойным.
Филдс вдруг подошел вплотную, взял меня за плечо и развернул в сторону горного склона:
- Вооон там, - сказал он, указывая рукой на вершину, - или вон там, - он резко развернул мою голову в сторону далекого ущелья, - а может быть даже там! – он дернул меня вновь. – Там, рядовой Джексон, сидит бородатый человек и внимательно смотрит на нас в оптический прицел, помаши ему рукой, ну же!
От этих слов у меня в горле застрял ком, и я почти физически ощутил на себе взгляд далекого наблюдателя. Филдс схватил мое запястье и помахал им в сторону гор. Это выглядело по-идиотски.
- Человек с винтовкой смотрит и усмехается в свою курчавую бороду. Ему смешно, как такие идиоты как мы, принесли подарки этим свиньям. Этот человек знает, что свиньям нельзя дарить подарки, с ними нельзя заигрывать. И именно поэтому этот человек уже десять лет чувствует себя хозяином в этой стране. Все что ему нужно, это дождаться когда мы уйдем. Тогда он спустится со своей горы и будет творить все, что захочет. А мы со своими подарками будем сидеть на базе, боясь высунуть наружу нос до тех пор, пока у нас не кончатся деньги, и мы не будем вынуждены с позором вернуться домой. Человек на горе знает это, рядовой Джексон, и поэтому терпеливо ждет, хотя ему ничего не стоит сейчас всадить тебе пулю прямо вот сюда, - Филдс больно ткнул меня пальцем в переносицу и, вновь схватив за затылок, запрокинул мою голову назад, развернув ее в сторону ущелья. Я обливался потом и позорно стучал зубами. Я был уверен, что с гор вот-вот грянет выстрел. Сержант прошептал мне на ухо:
- И пока я здесь, я буду вести свою войну.
Он отпустил меня, отвернулся и заорал на уставившихся на нас бойцов:
- По машинам! Операция завершена, мы возвращаемся на Нью-Рок!
На следующий день после нашей операции в поселке Джехтарлан к нам пришли печальные вести. Ночью в кишлак вошла группа боевиков. Бандиты выволокли на улицу сонного Аслама с сыновьями и казнили на виду у всего поселка. После этого наугад было выбрано пятеро взрослых мужчин, которые так же были расстреляны на площади. Талибы ушли, сбросив тела убитых в колодец, но по каким-то причинам не стали снимать наш флаг.
Мобильник Старки
На экстренно собранном брифинге нам сообщили, что, согласно разведданным, в горном кишлаке Кохи-Тахар находится полевой командир Омар с группой боевиков из двадцати человек. Абдул Омар – это отпетый головорез, на счету которого сотни нападений на наши заставы. В июне прошлого года его группа устроила успешную засаду на колонну, в результате чего было убито четверо американских солдат и двенадцать солдат АНА. За Омаром уже пять лет ведется непрекращающаяся охота, но ему всегда каким-то чудом удается уйти из-под носа преследователей в самый последний момент. И вот, разведка сообщает, что один из самых разыскиваемых командиров Талибана остановился в далеком горном кишлаке, но готов в любой момент двинуться дальше. Нас срочно готовят к операции по перехвату бандита. Поскольку сам кишлак находится довольно далеко, до места высадки нас доставят вертолеты. Мы, совместно с подразделением спецназа, десантируемся в двадцати километрах от поселка под покровом тьмы, совершим марш-бросок, возьмем кишлак в кольцо и будем ждать команду на атаку. Первым должен войти спецназ, наша же задача состоит в том, чтобы осуществлять прикрытие их спин и зачищать жилища. Так как в поселке много мирных жителей, применение артиллерии и штурмовой операции по территории запрещено, а это значит, что надеяться мы можем только на себя.
В спешке мы рассаживаемся по вертолетам и уже в темноте поднимаемся в воздух. На душе тревожно. Не смотря на то, что численный перевес за нами, да и наша атака должна стать для талибов неожиданностью, я понимаю, что это моя первая серьезная операция в Афганистане. Это не раздача подарков детям и не «дружественный визит», а настоящая битва, исход которой неизвестен никому. Я чувствую, как вспотели мои ладони. Смотрю на сидящих рядом ребят, их лица сосредоточены, о чем они думают? Все понимают, что предстоящая операция не шутка, Омар хитрый и опытный боец, который просчитывает все наперед. Не задумал ли он заманить нас в ловушку?
Вертолеты несут нас вперед, внизу расстилается залитая лунным светом долина. Изгибаясь, поблескивая, уходит куда-то в сторону черный ручей или мелкая речушка. Стая каких-то животных бросается врассыпную, напугавшись гула лопастей. С каждой минутой мы приближаемся все ближе к месту высадки. Мне все больше хочется вернуться назад, все тревожнее становится на душе. Пилот поворачивается к нам и сообщает:
- Ложная высадка.
Вертолет ныряет вниз, опускаясь почти до самой земли, и зависает на короткое время, потом с ревом взмывает вверх и продолжает движение. Так повторяется еще три раза, после чего пилот говорит нам:
- Пять минут до высадки.
Теперь уже нет пути назад. Все заерзали, очнувшись от оцепенения, забрякали оружием. Я проверил все ли на месте и опустил на глаза прибор ночного видения. В них мы смотрелись как марсиане. Вертолет вновь скользнул вниз, завис над каменистой площадкой и мы по очереди стали выпрыгивать, спеша откатиться в сторону, чтобы на голову не приземлился прыгающий следом десантник. Когда все были на земле, вертолет взвыл и ушел ввысь. Я сидел, всматриваясь в склон и проклинал винтокрылую машину за то, что она подняла столько шума. Выждав, мы двинулись вперед вслед за сержантом. Нам предстояло выйти на рубеж, совершив переход в двадцать километров по сложному рельефу. Одновременно с нами выдвигались другие группы, стягивая кольцо вокруг кишлака.
Это очень не просто – карабкаться по склонам, глядя через ПНВ (прибор ночного видения). Предметы теряют объем и ты постоянно спотыкаешься, поэтому мы лишь изредка надеваем их, чтобы посмотреть ни отстал ли кто из наших и ориентируемся по GPS. К тому времени, когда мы вышли на позицию, мы уже изрядно вымотались, а ведь самое тяжелое было у нас впереди.
Кишлак лежал прямо перед нами, метрах в трехстах. Мы разделились на группы, каждая из которых должна была подойти еще ближе к поселку, образовав цепь, укрыться в складках местности и ждать сигнала спецназа к началу штурма.
Я выдвинулся вперед вместе с сержантом Филдсом и Старки. Поселок окружали заросли высокой травы по пояс, поэтому мы, пригнувшись, стараясь не шуметь, пошли вперед. Я шел по центру, слева от меня, метрах в тридцати шел сержант, а справа на таком же расстоянии Старки. Метров через пятьдесят заросли кончились и я сполз в довольно глубокий арык, на дне которого чуть блестела вода. Это было хорошее укрытие, крайние строения поселка стояли совсем рядом и прекрасно просматривались. Я занял позицию. Ни сержанта, ни Старки я не видел, но знал, что они рядом. Теперь оставалось только ждать команды.
В самом поселке во многих домах горел свет и, похоже, что жители отмечали какой-то праздник. Ветер доносил до нас обрывки их громких возгласов. Я подумал, что если Омар находится в поселке, то он явно не ожидает нашего вторжения и эта мысль приободрила меня.
Потянулись тягостные минуты ожидания. Я знал, что спецназ пытается выяснить точное количество, расположение и состояние сил противника перед началом штурма. Я знал, что неподалеку от нас готовятся к бою несколько «Апачи», готовые прикрыть нас с воздуха по первому требованию. Я знал, что мы со своими ПНВ имеем преимущество перед противником, но все равно мне становилось все страшнее и страшнее.
Уже прошло больше часа, а команды так и не поступило. У меня затекли плечи и от того, что я стоял в проточной воде на холодном ветру, замерзли ноги. Страх начал отступать, так как с каждой минутой простоя росла вероятность того, что Омара в поселке не оказалось и операция будет отменена. Когда я уже готов был в это поверить, из-за крайнего строения вышел человек и медленно пошел в нашу сторону. Это был вооруженный АКМ талиб. Он шел, оглядываясь по сторонам прямо на нас. Хуже того, он шел прямо на меня и не собирался останавливаться. Когда до него оставалось метров пятьдесят, я был вынужден отключить свой ПНВ, чтобы не выдать себя зеленоватым отблеском и опуститься на дно канавы. Если он не остановится, то дойдет до моего укрытия и… Я не знал, что смогу сделать в этом случае. Мне нужно было убить его, не поднимая шума. Я дрожащей рукой достал нож, моля о том, чтобы прямо сейчас дали команду на атаку. Вот я уже слышу его шаги, он совсем рядом. Хаджи останавливается прямо перед арыком над моей головой. Если я подниму руку, то дотронусь до полы его халата. Я сжимаюсь в комок, лишь бы он не заглянул в канаву! Он стоит несколько секунд, потом шуршит одеждой и… начинает мочиться в арык! Его моча льется мне прямо на голову, а я сижу, боясь шевельнуться. Талиб что-то напевает, а вонючая жидкость все льется и льется мне за шиворот. Господи, да сколько в нем еще этой дряни?! Журчание прекращается, он стряхивает последние капли, заправляется и поворачивается в сторону поселка. Я сижу на дне и мое сердце выдает двести ударов в минуту. Мне хочется засмеяться во весь голос, ни то, что бы мне так радостно, просто я на гране нервного срыва. Хаджи продолжает напевать и делает первый шаг в сторону поселка, как вдруг, из зарослей справа от меня отчетливо доносится мелодия телефонного звонка. С того самого места, где должен укрываться Старки. Хаджи замирает с поднятой ногой, потом медленно разворачивается и приседает, сняв с плеча автомат. Мелодия звонка звучит вновь. В ночной тишине она разносится на всю долину.
Хаджи что-то тихо говорит и передергивает затвор. Я выпрыгиваю из укрытия, хватаю его за подол и изо всех сил дергаю на себя. Ткань трещит по швам, не устояв, он падает, и я увлекаю его на дно арыка, обхватываю за талию и подминаю под себя. От него пахнет луком и овечьей шерстью. Он пробует скинуть меня, но я бью его кинжалом в грудь и наваливаюсь на рукоять всем телом, чувствуя, как сталь клинка проваливается внутрь. Он хрипит, дергается с такой силой, что сбрасывает меня как пушинку и уже мертвой рукой давит на спусковой крючок. Одиночный выстрел гулким эхом отдается от гор, хаджи замирает, уставившись стеклянными глазами в лунное небо, на мгновенье мир погружается в тишину и потом эфир взрывается десятком криков: «Атака! Вперед! Атака!». От тишины не остается и следа, она тонет в звуке автоматных очередей и разрывов, начинается хаос. Я пытаюсь выдернуть нож из тела убитого, но у меня ничего не получается, тогда я включаю ПНВ, хватаю винтовку и, выпрыгнув вон из канавы, бегу к поселку. Боковым зрением замечаю, что наши бойцы со всех стороны ринулись вперед. Ворвавшись в первый двор, я согласно инструкции, занимаю позицию у дунвала и прикрываю пересечение двух улочек, оставаясь на месте до дальнейшего распоряжения. Слышу, что основные бои идут на противоположной северной окраине, постепенно перемещаясь к центру.
Над поселком в небо взмывают осветительные снаряды, и улица заливается ровным светом. Я выключаю ПНВ и вижу, как на перекресток выскакивают двое хаджи, с пулеметом в руках. Стреляю в их сторону, но не попадаю, они убегают прочь. В эфире стоит сплошной мат, кто-то истошно орет, и вот доносятся самые страшные слова:
- Док! Нам нужен док! Чарли уходит!
Сжимая винтовку, лежа на земле, я ловлю себя на мысли, что все это происходит будто не со мной. Все эти крики, взрывы похожи на съемки голливудского боевика. Кажется, сейчас кто-то скажет: «Стоп! Снято!», все побросают оружие, пожмут друг другу руки и разойдутся по домам…
Постепенно интенсивность боя снижается, ко мне подбегают двое наших бойцов, и мы получаем команду приступить к зачистке зданий. Обходим дом за домом. Всюду испуганные, бледные лица жильцов, плачущие дети, рыдающие матери. В одном доме сильный пожар, все еще слышны отдельные выстрелы. Я захожу в сарай, и вдруг кто-то хватает меня за шею, зажимая рот рукой:
- Джексон, это я, Старки! Мне нужно с тобой поговорить!
Я вижу трясущегося, позеленевшего от ужаса, вымазанного в глине Старки.
- Что ты делаешь, Старки! Я думал, это хаджи!
Он тянет меня вниз и умоляюще смотрит мне в глаза.
- Присядь, Джексон и, умоляю, выслушай меня!
Я сажусь вслед за ним, и мы прижимаемся спинами к стене сарая.
- Послушай, Джексон! Ты хороший парень, я это всегда знал! – он говорит едва не срываясь на плач. – Я здорово облажался там, в траве, со своим телефоном! Понимаешь, это все Люси! Она любит поболтать по ночам, вот и позвонила мне, а я забыл отключить этот сраный мобильник! Она волнуется, она ждет меня, понимаешь, Джексон!
Я попытался успокоить его:
- Ну же, Старки, перестань, все уладится!
- Нет, - он с силой сжимает мою руку, - Филдс все слышал! Меня будут судить – это точно, но я боюсь не этого! Он убьет или покалечит меня, как только я попадусь ему на глаза! Джексон, ты же знаешь, что это так!
Я понял его волнение, теоретически могло влететь и мне за то, что я не смог беззвучно устранить часового, но я выполнял свою работу, поэтому Филдс скорее всего не выдаст меня, а вот Старки сорвал операцию и ничего хорошего ему не светит. Его осудят, но Филдс прежде выместит на нем всю ярость и дай Бог, если Старки доживет до начала расследования.
- Джексон, боец из меня теперь никакой, но мне нужно убраться подальше от Филдса. Так, чтобы он не дотянулся до меня!
- Ты хочешь бежать?
- Нет, это только навредит мне. Посмотри туда, Джексон, - Старки указывает на угол сарая и я только теперь замечаю, что там лежит мертвый боевик. – Я убил его, прежде, чем он убил меня, но я хочу, чтобы он меня подстрелил. Это мой шанс, Джексон!
Я решил, что у него начался бред, но Старки не унимался:
- Это просто! Возьми его пушку и выстрели мне в руку! За мной прилетит «Крылатый Ангел», и увезет в госпиталь. Там Филдс не сможет достать меня! Ну же, Джексон, ты же понимаешь, что иначе я труп! – он вцепился мне в руку и посмотрел с таким отчаяньем, что я не выдержал его взгляда. Я понимал, что для него это единственный выход, но таким образом он подставлял и меня. Если я выполню его просьбу, и это вскроется, то… Я встал, отцепил от себя Старки, который начал тоненько подвывать, подошел к мертвому боевику и выдернул из его окоченевших рук автомат. Старки засиял, радостно вскочил на ноги, встал у стены и поднял левую руку, отведя ее в сторону. Я подошел ближе, вскинул автомат, прицелился ему в район запястья и нажал на курок.
Оказалось, что Омар ушел из кишлака до нашего прихода, оставив половину боевиков своего отряда для прикрытия. Все они были убиты во время штурма. С нашей стороны убитых не оказалось, двое человек, включая Старки были ранены. Так же погибло шестеро мирных жителей и еще девять получили ранения. Операция была признана провалившейся.
На все воля Всевышнего
Мы прочесывали кишлак Иншмир, когда заметили необычное оживление около одного из домов. Множество людей, преимущественно женщин сидели на земле возле входа в маленький, покосившийся сарай с частично обвалившейся крышей. Женщины рыдали. Подойдя ближе, мы услышали, что из-за открытой двери доносятся человеческие стоны. Жители поселка обступили нас и не пропускали внутрь, но мы заподозрили, что там укрывается раненый боевик, поэтому растолкали их всех и вошли.
Это было чрезвычайно бедное жилище, в котором из всех украшений был только молитвенный коврик. Здесь было темно, душно и неприятно пахло. На полу воле стены лежала женщина, а подле нее, обхватив голову руками, сидел, не обративший на нас никакого внимания молодой афганец. Женщина была беременной и она умирала. Лежанка под ней была пропитана кровью, сама она не двигалась и лишь время от времени издавала протяжный стон. Переводчик растормошил мужчину и с трудом вывел его из оцепенения, потом долго расспрашивал и, наконец, рассказал нам, что здесь происходит.
- Это Ахмат, - показал он на сидящего мужчину, - а это его бедная жена. Она не может родить уже третий день и вот-вот умрет. Ахмат считает, что такова воля Всевышнего.
Мы вызвали по рации нашего фельдшера, чтобы он оказал первую помощь женщине и подготовил ее в эвакуации в госпиталь. Когда док вошел и попытался приблизиться к лежанке, неожиданно вскочил на ноги Ахмат и преградил ему путь. Он довольно грубо оттолкнул дока в сторону и что-то быстро заговорил, отрицательно мотая головой.
- Он не согласен, - сказал переводчик. – Не согласен, чтобы его жену осматривал чужой мужчина. Это категорически запрещено.
Мы опешили от такого заявления и вопросительно посмотрели на дока. Тот развел руками и сказал, что это ее последний шанс, потому что даже со стороны видно, что ей осталось совсем немного. Переводчик вновь заговорил с Ахматом, пытаясь убедить его в необходимости срочной медицинской помощи, но тот был неумолим. Док оставил ему обезболивающие таблетки и антибиотики, и мы покинули поселок. Я был шокирован этим происшествием, оно никак не укладывалось в голове.
Потом мы стояли во дворе, курили с доком, и он рассказывал:
- Однажды, наш штурмовик по ошибке обстрелял мирную деревню. Одна женщина была очень тяжело ранена и мы, не смотря на протесты ее мужа, силой забрали ее и доставили в полевой госпиталь. После длительной операции нам удалось спасти женщину. Когда состояние больной стабилизировалось, мы привезли ее домой и отдали радостному мужу. Он долго благодарил нас, плакал и прижимал руки к сердцу, а как только мы ушли, взял нож и зарезал несчастную, а следом убил себя. – Док затушил окурок, внимательно посмотрел на нас и добавил. - Я здесь уже второй год и чем больше я смотрю на этих людей, тем больше убеждаюсь, что мы здесь не нужны.